Евгений Приходько: Вы были в здании роддома в Мариуполе , когда 9 марта 2022 года российский самолет сбросил на него бомбу. Как вы там оказались?
Ольга Гусак: Моя дочка Настя была беременна. После 24 февраля она и другие родственники перебрались к нам. С каждым днем обстрелы становились все чаще. Вокруг горели многоэтажки. Мы почти не выходили из подвала нашего частного дома. В первые же дни марта у Насти начало тянуть живот. Я сама не могла помочь ей родить , я не врач. Мы побежали в обычную больницу, которая находилась рядом с нашим домом, но она уже не работала, врачей не было. В подвалах больницы прятались люди из окрестных многоэтажек. Тогда я сказала зятю Владику, чтобы он брал Настю и ехал в больницу №3, в родблок. Это центр города, там целый медицинский городок. Они поехали, но потом Владислав вернулся и сказал, что Насте нужна поддержка и что в больнице есть надежный подвал. Он настаивал, чтобы мы собирались и ехали туда, но мы не согласились.
Олег Гусак: Но он приехал еще раз. Сказал , что недалеко от родблока, в районе спорткомплекса «Ильичевец», организуют зеленый коридор, а значит мы все вместе сможем безопасно выехать из Мариуполя. Это нас убедило и мы поехали в больницу. Мы бы и раньше выехали из города, но боялись, что прямо по дороге у Насти начнутся роды. А еще мы знали, что происходило в 2014 году, когда расстреливали машины, ехавшие без сопровождения. Выезжать было опасно.
ЕП: Ваши родственники поехали с вами?
Ольга: 24 февраля мы обзвонили близких , которые жили в многоэтажках, предложили им переехать к нам, потому что в нашем доме есть подвал, там безопаснее. 5 марта из восьми человек семеро поехали в больницу.
Олег: Брат Ольги не захотел ехать , решил остаться. Потом дом разбомбили, он погиб.
ЕП: Как вы узнали о его гибели?
Надпись «Здесь труп». Источник: Личный архив семьи ГусаковОльга: Соседи сообщили через несколько месяцев. На нашем заборе было написано: «Здесь труп». Он погиб в первые дни апреля. А забрали тело оттуда 26-го.
Олег: Был уже сильный запах. Поэтому и написали , что там труп.
ЕП: Вернемся к больнице.
Олег: В этой больнице , в подвале, мы были с 5 по 9 марта. В ночь на 8-е, где-то с двух до четырех утра, ее обстреливали из «Градов». Снаряды попали в соседнее здание, где принимали анализы. Я утром пошел туда — кругом валялись железные осколки снарядов. То есть россияне рассчитывали убить много людей.
ЕП: Как вы запомнили 9 марта?
Олег: C утра мы были на улице , то есть во дворе родблока, где моя жена готовила обед для всех жителей. За несколько минут до прилета авиабомбы я в своем «Ланосе» слушал украинское радио на средних волнах, 87.3. Большинство людей было в подвале, часть беременных еще оставалась на втором этаже.
Ольга во дворе готовит еду , за полчаса до российского авиаудара. Источник: Личный архив семьи ГусаковОльга: Когда люди , которые отвечали за готовку еды, уехали, мы взяли это на себя. Мужчины носили дрова, чтобы разводить огонь. Растапливали снег, чтоб была вода. Мы как раз готовили еду во дворе, когда рядом начался обстрел из «Градов». Мы спустились в подвал, а через какое-то время снова вышли наружу, потому что надо было дальше готовить. Через 15–20 минут начался авианалет.
ЕП: Что вы услышали?
Олег: Этот звук ни с чем невозможно спутать. Бомбардировщики — сверхзвуковые. Они пронзительно и очень сильно гудят. У нас было четыре секунды. Один , два, три, четыре... б-у-у-у-х.
ЕП: Вы побежали в подвал?
Олег: От костра , на котором готовили еду, до входа в подвал было приблизительно пять метров. Я побежал за Ольгой — она уже спускалась по ступенькам, — когда раздался взрыв. Ударной волной ее отбросило на металлическую дверь. Я упал на ее ноги. Левую часть моего пуховика разорвало в клочья. Из левого уха и подбородка текла кровь. До сих пор в голове и левом ухе постоянно звенит, я плохо слышу. Я получил травму плечевого сустава, левая рука до локтя не действует. Нас завалило стеклом, привалило металлом, бетоном. Ольге порезало лицо. Наш десятилетний сын Владислав был тогда с Настей в подвале.
На первых секундах видео Ольга и Олег Гусаки после российского авиаудара по зданию родблока в Мариуполе.
Ольга: Я помню только взрыв.
Олег Гусак , раненный во время российского авиаудара по зданию родблока в Мариуполе. Источник: Личный архив семьи ГусаковОлег: Говорят , было два взрыва, но я слышал только один. Какое-то время мы лежали среди всего этого без сознания. Потом я подполз к жене. Меня охватил ужас, я подумала, что она мертва. Я кричал ее имя. Стояла стена пыли. Через несколько секунд или, может, минут она открыла глаза. Ее лицо и голова были в крови. Мне и брату удалось затащить ее в подвал. Посадили на стул. Я достал из аптечки, висевшей на стене, кусок ваты и с силой прижал к рваной ране на щеке жены. Кажется, прошло совсем немного времени, прежде чем мы услышали: «Раненые есть?» Это были мариупольские полицейские.
Ольга Гусак , раненная во время российского авиаудара по зданию родблока в Мариуполе. Источник: Личный архив семьи ГусаковОльга: Меня вывели под руки , посадили в полицейскую машину и отвезли в больницу №2. Дети (как мы узнали уже позже) остались на территории больницы №3, в здании хирургического отделения. Так мы потерялись и долго ничего друг о друге не знали. Правда, Владик после взрыва нашел мою сумку со всеми нашими документами.
В больнице №3 мне зашивали лицо без наркоза. Я то приходила в сознание , то отрубалась. Мне сделали только одну перевязку. Зеленкой помазали — и все, потому что в больнице уже не было никаких медикаментов. Потом меня на носилках подняли на третий этаж. Поскольку я потеряла много крови, мне не давали спать, потому что я могла бы уже не проснуться. Я ничего не понимала, не знала, где дети, что с ними. Через два дня я начала потихоньку ходить.
ЕП: Это было уже 11 марта?
Ольга: Да. Когда нас привезли во «вторую» больницу , эту территорию еще контролировала Украина. Вечером наши военные забрали своих раненых и ушли из больницы. На следующий день, 12 марта, вошли россияне. С двух концов больницы они поставили по танку. 13-го один из них развернул дуло и выстрелил по больнице.
ЕП: Так они ж ее уже захватили.
Ольга: Да , оккупанты даже успели своих раненых завезти. Они попали между четвертым и пятым этажом. Мы лежали на третьем, сразу соскочили с кроватей и побежали в подвал. С того момента там и сидели.
ЕП: Россияне постоянно находились в больнице. Они разговаривали с вами?
Ольга: Мы жили с этими выродками до 25 марта. Они говорили , что пришли освобождать нас от фашистов. В основном это были «ДНРовцы» и чеченцы. «ДНРовцы» — как бомжи: форма рваная, грязная. У них были не только АК, но и винтовки Мосина 1943 года. Вот такие «освободители» пришли нас спасать. Они, идиоты, даже не могут сравнить, что у нас хорошо, а у них плохо.
Олег: Пришли нас освобождать — от работы , домов, от жизни.
ЕП: Они часто заходили к вам в подвал?
Ольга: Они заходили и забирали людей. Там был оккупант , сам из Донецка, но все его называли Осетином. Как-то он провел мимо нас двух девушек. У него в руке был пистолет. Они прошли по подвальному коридору: девушки впереди, он за ними. Когда свернули за угол, сразу прозвучало два выстрела. Конечно, никто не побежал смотреть, что там с ними, — потому что и тебя убьют.
ЕП: Вас тоже хотели расстрелять.
Ольга: У них откуда-то была информация , что женщина с ранами на лице ставит растяжки. Они считали меня диверсанткой и хотели убить.
ЕП: Как это происходило?
Ольга: Возможно , тот самый Осетин отправил к нам в подвал солдата, который искал эту якобы диверсантку. Я сидела, закутавшись в плед. Он подошел ко мне, перезарядил автомат и сказал: «Открывай лицо!» Я открыла, а оно у меня в шрамах после взрыва. «Пошли». Олег встает и говорит: «Я — ее муж. Куда вы ее забираете?» — «Это диверсантка». Нас вывели к трем нашим пленным парням из Теробороны. Они должны были опознать женщину, которая якобы ставит растяжки. Оккупанты поставили меня перед ними. Тогда парни сказали: «Нет, это не она». Если бы они ответили: «Да», — меня бы на месте расстреляли. Было очень страшно.
ЕП: И все это время вы не знали , живы ли ваши дети.
Украинский солдат и Владислав Гусак после российского авиаудара по родблоку в Мариуполе. Источник: warmonolog.com.uaОльга: Однажды в подвал больницы пришел священник московского патриархата и сказал , что был второй прилет в здание родблока и все, кто там оставался, погибли. У меня сразу началась истерика, потому что мы думали, что наши дети до сих пор там. Меня схватила Марина (мы сдружились семьями там, в подвале) и спросила, что я чувствую. Я сказала, что мои дети не могли умереть, они живы! И она ответила: «Значит , они живы. Пока ты не увидишь их тела, они живы!» Мы не знали , что после больницы №3 их вывезли в другой роддом, недалеко от «Азовстали», на левом берегу Мариуполя.
Олег: Вы не представляете себе , что это было, как ее трясло. Мы, мужчины, по-другому реагируем, а женщины — они же матери, у них очень сильные эмоции.
Ольга: Я понимала , что если, не дай бог, моих детей больше нет, я не смогу жить. А умереть там очень легко, ведь нас нон-стоп обстреливали.
Олег: Потом мы на заднем дворе уже больницы №2 начали готовить еду , разводили костер. Мы видели, как неподалеку проезжают танки, БТРы, легковые машины с «Z».
Ольга: Олег пробовал пройти хотя бы сто метров , но это было невозможно. Повсюду снайперы, прилеты. Когда мы видели, что кого-то привезли в больницу, то спрашивали, где и как их зацепило. Кто-то шел за водой, кто-то стоял в очереди за хлебом. Россияне накрывали скопления людей. Я очень боялась самолетов. Один из оккупантов видел, как я дергаюсь из-за них, и сказал: «Да чё ты боишься , ты не бойся, у него есть координаты. Он просто квадратами выбивает».
Олег: Если квадрат контролируют украинцы , оккупанты будут его стирать под ноль. Они этого не скрывали.
Ольга: В нашем микрорайоне «Черемушки» из нескольких десятков многоэтажек осталось только две.
Олег: Поэтому когда в ООН рассказывают , что якобы в Мариуполе погибло 20–30 тысяч человек, — не верьте. Там погибло, я думаю, больше 100 тысяч. Например, наша семья: четыре человека жили в доме, из них один убит. И так во многих семьях. Есть знакомые, которые погибли всей семьей. Есть та, у кого убили детей, с которыми вместе рос и играл наш сын. Я думаю, что погиб каждый четвертый мариуполец.
Ольга: В то место , где мы готовили еду, россияне притащили мертвого украинского солдата. Они положили тело возле самого входа — чтобы мы ходили мимо него и смотрели. Так они давили на нас морально. Даже когда мы выезжали, тело еще лежало возле входа.
Владислав Гусак , Ольга Гусак, Олег Гусак. Фото: Каролина Йондерко / Новая ПольшаЕП: Как вы оттуда выбрались?
Ольга: Неожиданно появилась связь. Мы не знаем , почему и как это произошло. У Олега впервые за месяц зазвонил телефон. Настоящее чудо. Мы сидели на улице, была хорошая погода, и вдруг звучит рингтон. Мы за это время даже забыли, как это. С нами связался одноклассник Олега — он увидел видео из родблока, узнал на нем Владика и разыскал нас. Он сказал, что эти кадры увидел весь мир.
ЕП: Как вы заряжали телефоны , пока были в больнице?
Ольга: Нам помогала санитарка. Она брала наши телефоны и где-то их заряжала. Мы использовали их как фонарики.
ЕП: Куда вы поехали?
Ольга: Мы не хотели уезжать из этого ада , пока не найдем детей. Под Мариуполем были пансионаты, туда не прилетало, поэтому мы с родственниками поехали в том направлении. По дороге, на первом блокпосту, Олега чуть не расстреляли.
Олег: У меня не было документов , только водительские права. Оккупант начал требовать документы. Первый раз я его не услышал — я же после взрыва одним ухом не очень хорошо слышу. Он еще раз спросил про документы. Пока я пытался их достать, он уже нацелил на меня автомат. Потом велел мне выйти из машины. Отобрал телефон и начал в нем копаться. В телеграме он увидел, что я кому-то писал, что придут рашисты и тогда вы узнаете, что это такое. «А , так ты из этих самых, — начал оккупант. — Твой дед воевал против фашистов, а ты сейчас за них. Ты что, не знаешь, что они сделали с Украиной?» Он сказал , что сейчас меня расстреляет и всё спишут на войну. Я достал крестик, зажал в зубах, думаю: ну, пошли. А тут какой-то старший по званию россиянин, который неподалеку занимался задержанными ромами, сказал этому: «Да брось ты его , отпусти». Я подумал: «Ни хрена себе». Мне чудом повезло.
Ольга: Дальше у нас уже более-менее была мобильная связь. Мы начали узнавать , что с детьми. Оказалось, что они на левом берегу, что Настя 22 марта родила мальчика и с ним все хорошо. Но они о нас ничего не знали. Теперь была новая проблема: как детей оттуда вывезти. Через город никак — между левым и правым берегом мосты разрушены и постоянно идет обстрел «Азовстали». Единственный путь — в объезд через «ДНР» до Новоазовска и оттуда в Мариуполь, а это означало фильтрацию и большую вероятность, что дальше нас уже никуда не выпустят.
Я каждый день звонила детям , писала СМС. Никакого ответа. Но была надежда: вдруг у них появится связь, вдруг как-то прочитают. У меня часто спрашивают, как я не сошла с ума. Я, честно говоря, не люблю читать, а там за семь дней прочла пять книг.
ЕП: Что читали?
Ольга: Детективы. Он валялись в этом доме отдыха. Так я отвлекалась.
Олег: Жена садилась возле окна с пяти утра и читала.
Ольга: Однажды я заметила во дворе группу детей. Один из мальчиков был очень похож на Владислава. Такая же шапка , такая же куртка, такая же походка. Я на него постоянно смотрела. Дети наверное, думали, что я какая-то сумасшедшая тетка. Потом я узнала, что этого мальчика тоже зовут Владислав. Как-то я купила ему сладости. Подумала — моего ребенка тоже кто-то сейчас угощает…
Еще я ходила в пункт поиска родственников. Мы знали , где дети, а они о нас ничего не знали. Настя мне потом сказала: «Мам , я была уверена, что 18 марта, где бы ты ни была, ты нас найдешь, даже если придется ползти, потому что 18-го у Владислава день рождения». Она была убеждена , что если я жива, то разыщу их 18 марта. День рождения Владика они отмечали в подвале, ему тогда подарили пряник — больше ничего не было.
«И когда этот день наступил , а ты нас так и не нашла, я с тобой попрощалась» , — рассказывала мне Настя уже потом. Еще она тогда вспомнила, чему я ее всегда учила: «Запомни , родители — родителями, но если встанет выбор между родителями и собственными детьми, всегда выбирай детей». Именно поэтому она решила выезжать. А на следующий день россияне сбросили на «Азовсталь» химическую бомбу.
ЕП: Когды вы впервые связались?
Ольга: 11 апреля где-то в двенадцать ночи я традиционно по очереди набираю их всех. И тут Владислав поднимает трубку. Я не верю своему счастью. «Сынок , сынок!» Он кричит: «Мамочка , мамочка. Настя-я-я, мама звонит!» Тогда Настя рассказала , что они на границе.
Олег: Я начинаю кричать , потому что понимаю, что это российская граница. А они есть в том самом видео из роддома, они свидетели военных преступлений россиян.
Ольга: Олег боялся , что их убьют, начал кричать, чтобы вернули хотя бы Владислава. Владик кричит, что не хочет умирать, что боится туда ехать. Тогда уже я кричу в трубку Насте: «Делай , как считаешь нужным. Выезжайте, я вас найду!»
Ольга Гусак , обсуждение после показа документального фильма «20 дней в Мариуполе» в Варшаве, декабрь 2023. Фото: Каролина Йондерко / Новая ПольшаЕП: Кто их вывез?
Ольга: Какие-то французы , которые приехали делать репортаж в больницу. Они обещали Насте, что помогут пройти без очереди и фильтрации. Так оно и вышло.
Олег: Если бы россияне взяли телефон Владика , это был бы конец.
ЕП: А что было в этом телефоне?
Олег: Перед войной я отдал свой телефон сыну. Там были номера участников АТО и не только. Телефон «не почищенный». Поскольку я был главой независимого профсоюза Мариупольского торгового порта , то еще связывался и переписывался с сотрудниками разных следственных органов и структур. Мы с моими товарищами боролись с коррупцией в порту.
Ольга: Им очень повезло , что россияне не проверили телефон.
ЕП: Как вы планировали выезд?
Ольга: Дочки Олега от первого брака вместе с Настей начали искать , кто нам поможет. Они нашли водителя, который был готов за пять тысяч долларов вывезти нас оттуда на подконтрольную России территорию. Но водитель не приехал, поэтому мы решили идти пешком. По берегу моря мы не пошли, потому что нам сказали, что там все заминировано. Хотя один наш друг на велосипеде доехал до Крыма.
ЕП: Из Мариуполя? До Крыма? На велосипеде?
Ольга: У него прозвище Суицидник.
Олег: Он очень хороший человек , но без тормозов. Он ехал в Крым на велосипеде и по дороге увидел танк, возле которого возились военные — танк не заводился. Он сперва не мог разобрать, чьи они, а уже потом оказалось, что россияне. Суицидник подъехал ближе, спросил, нужна ли помощь. А у него ж золотые руки. Он покопался, покопался и танк завелся. Россияне ему велели ехать с ними в штаб — мол, нам нужны такие, как ты. Ну, а он — раз! — на велосипед и полями, бежать от них. Более того: он потом из Крыма вернулся назад в Мариуполь, увидел свой разрушенный дом и поехал обратно в Крым.
ЕП: Известно , что с ним сейчас?
Ольга: Он крымский татарин. Наш , украинец. Скорее всего, он в Крыму, там его родные.
Ольга Гусак , Владислав Гусак, Олег Гусак. Фото: Каролина Йондерко / Новая ПольшаЕП: Вернемся к вашему выезду.
Олег: Мы решили идти пешком , но узнали, что неподалеку волонтеры на автобусах вывозят людей на Бердянск. Больше мы ничего не знали. Мы решили их найти — я, жена и Евгений, мой друг и коллега по работе, который тоже выехал из Мариуполя и жил с нами в пансионате.
Было 14 апреля. Лил дождь , под ногами страшное болото — ужасная мариупольская грязь. Мы прошли где-то пять километров, увидели микроавтобус, а вокруг полно людей. Сказали, что вывозят в Запорожье. Мы готовы были им целовать ноги. Водитель спросил, поедем ли мы стоя — да хоть на одной ноге!
ЕП: Как вы проходили блокпосты?
Ольга: Обычно это дорога занимает два-три часа , а мы ехали двенадцать. Я все время молилась. В общей сложности мы прошли 25 блокпостов. На каждом мужчин раздевали. Смотрели, есть ли синяки от прикладов, какие-то татуировки. Мы проезжали мимо танков. На трех постах чеченцы Олега не раздевали, говорили: батя, заходи назад в автобус. Думали, что ему лет 80, — так он тогда выглядел.
На одном из блокпостов «ДНРовец» увидел у меня в телефоне уведомление , что пришла зарплата. «Что это за деньги?» Я на него смотрю и думаю: «Ты что , идиот?» Они , видимо, не знают, что зарплата может приходить на банковскую карту. Дикари. У кого-то в телефоне они увидели группу ОСББ и подумали, что это как-то связано с СБУ. Им люди очень долго объясняли, что это просто объединение совладельцев многоквартирного дома. На одном блокпосту бывший украинец, а теперь«ДНРовец», выродок, подходил к мужчинам и задавал вопросы по-русски. А потом резко переходил на украинский и спрашивал: а де працював? А где работал?
Олег: За ответ на украинском могли как минимум отбить почки. В худшем случае — расстрелять.
Ольга: После последнего российского блокпоста мы проезжали по заминированному отрезку дороги. Потом я увидела столб с маленькими желто-голубыми флажками. Украинский блокпост. Счастье! В автобус зашел наш военный , западенец, и такой: «Усі живі , всі здорові? Ласкаво просимо!» Все живы, все здоровы? Добро пожаловать! Я не могла поверить , что мы выбрались из этого ада. Когда мы приехали в Запорожье, выглядели как бомжи. Первое, что сделали — купили шаурму, так хотелось есть. На следующий день мы поехали в Черкассы, там живет мама Олега.
Олег: Но в автобусе , на котором мы выезжали из Мариуполя, были и те, кто просто ехал по каким-то своим делам в Запорожье, а потом возвращался назад. Им все было нормально.
Ольга: Да , там есть те, кто ждал россиян.
Олег Гусак , обсуждение после показа документального фильма «20 дней в Мариуполе» в Варшаве, декабрь 2023. Фото: Каролина Йондерко / Новая ПольшаЕП: Даже после того , что они увидели и пережили?
Олег: Я не верю , что до таких может что-то дойти.
Ольга: До некоторых уже доходит. Они же прямо не скажут , что они — придурки и не понимали, что такое Россия. Говорят: «Оля , это уже не тот город, это уже не та жизнь». Я же чувствую , о чем они. Думаю, раз вы ждали — теперь живите там. Мне их не жаль.
Олег: У меня на работе , в бригаде из 59 человек, в 2013 году человек 20, если не больше, явно были против Украины. То есть против того, что украинцы брали курс на Запад. Пять-шесть были за украинское будущее в союзе с европейскими государствами. Остальные — «тихушники», «ждуны». А чья в этом вина? У нас в микрорайоне, когда дочка в 90-е пошла в школу, был только один украинский класс. 30 лет вопросами языка и превращения советского менталитета в осознанный украинский, особенно в нашем регионе, никто не занимался. Да, были трезвомыслящие люди, но очень небольшой процент. В Украине не заботились о родном языке и не искореняли российское телевидение и сайты, которые завладели умами значительной части населения.
Не развивались новые демократические независимые профсоюзы , которые тоже многое могли бы объяснить работникам. Их просто уничтожали. Руководители разных уровней, главы «карманных» профсоюзов с советскими корнями, у которые были свои ведомственные СМИ и сайты, не проводили соответствующие встречи, не объясняли своим подчиненным (а это десятки тысяч мариупольцев) ничего ни про цели Майдана, ни про захватническую войну, которую Россия развязала против Украины еще в 2014 году. Яркий тому пример — Мариупольский порт. И вот к чему все это привело.
ЕП: Какой у вас сейчас настрой?
Ольга: Я сама — русскоязычная , но считаю, что в Украине русский язык вообще не должен звучать. Нам нужно отгородиться от России железобетонным забором, чтобы РФ из-за него даже видно не было. С 1991 года Украина не принимала участия ни в каких войнах, а русня сунула свой нос всюду — Приднестровье, дважды Чечня, Грузия, Сирия, Украина.
Олег: Они нам что-то рассказывают про Донбасс , а сами два раза по Чечне проехались, убивая людей со своими же, российскими паспортами. Они ничего не знают о собственной истории, о том, что на самом деле происходило во время Второй мировой войны и кто помог Советскому союзу победить. Они этого не понимают.
Ольга: Одна наша знакомая , москвичка, спросила, почему Настя не сделала в марте в Мариуполе свидетельство о рождении ребенка. Города нет, какое свидетельство? А она начала расспрашивать, почему тогда в «ДНР» не сделали. Я ей ответила: «"ДНР" — не Украина. "ДНР" — это ваши российские выродки». А она мне: «Я уже ничего не понимаю».
ЕП: Сейчас поддерживаете с ней контакт?
Ольга: Нет. У меня есть другая знакомая русская , которая жила в Мариуполе. После 24 февраля она не общается со своими родственниками из России. Говорит им: «Вы зомбированные придурки». Однажды сказала мне: «Ты даже не представляешь , как я ненавижу русню». А я ей честно ответила , что думала, что она из оккупации выехала в Ростов, а не в Одессу. «Ты что? Да я когда выезжала из Марика , эти уроды на блокпосту спрашивали, есть ли у меня чай. Я им вот так кинула на землю — нате. Если бы у них не было автоматов, я бы им глаза выцарапала».
ЕП: Как Настя с мужем , ребенком и Владиславом выезжали из России?
Ольга: Их не выпускали из России , потому что у малыша не было свидетельства о рождении. Россияне заставляли Настю сделать российское свидетельство, и ее это взбесило. Она на российской границе кричала: «Запомните , мой сын родился в Украине, он — украинец!» К ее мужу подошел российский таможенник и сказал: «Угомони свою жену». Тот ему ответил: «Тебе надо , ты и угоманивай, а я рисковать не буду».
До войны Настя спокойно относилась к России. Она говорила , что там тоже люди, дети, и что у нас тоже есть свои минусы. 24 февраля все изменило. Все в России — зомби, уроды. Она их ненавидит. Ее мировоззрение перевернулось. Осознание того, что она украинка, пришло мгновенно, с началом полномасштабной войны. Я, честно говоря, боялась, что Настя с мужем решат остаться в России. Когда я ей это сказала, она ответила: «Мам , как ты могла обо мне так подумать?»
ЕП: Сейчас они в Нидерландах. Как им все-таки удалось выехать?
Ольга: Когда она звонила , я почувствовала, что она на грани. На ней — двухнедельный ребенок и брат. Так что мы взяли ноги в руки и поехали в черкасский ЗАГС. Когда я туда влетела, у меня все было написано на лице. Олег объяснил, что россияне не выпускают дочку из России из-за отсутствия свидетельства о рождении. И нам в Черкассах сделали этот документ. Мы отсканировали и выслали Насте свидетельство о рождении ее сына и нашего внука, украинца Дамира.
Олег: Они нашли цветной принтер уже в Беларуси и распечатали свидетельство. После того , как россияне не пропустили их в Латвию, они поехали в Беларусь. На границе России и Беларуси был обычный небольшой пост. Их пропустили в Беларусь, даже толком не посмотрев документы.
ЕП: И белорусы пропустили их в ЕС?
Ольга: Да , их без проблем выпустили в Латвию. Машину особенно не проверяли. Единственное что — спросили у Владика, не вывозят ли его силой, ведь у него другая фамилия.
ЕП: Когда вы впервые увиделись с Настей?
Ольга: Из Черкасс , после лечения в местной больнице, я поехала во Львов. А от польско-украинской границы в Нидерланды меня везли немецкие волонтеры, которые распределяли украинцев по странам ЕС. 7 мая они привезли меня к моим детям в Роттердам. Настя с мужем и Владиком как раз были на улице, а мы уже подъезжали. Вдруг я как закричу: «Сто-о-оп!» Немцы резко по тормозам. Машина остановилась посреди дороги. Я выскочила из нее и кинулась к детям. Такой была наша первая встреча почти через два месяца после расставания в Мариуполе.
Владислав Гусак , обсуждение после показа документального фильма «20 дней в Мариуполе» в Варшаве, декабрь 2023. Фото: Каролина Йондерко / Новая ПольшаЕП: Вы бы хотели вернуться жить в Мариуполь?
Ольга: Нет. Я очень хочу туда поехать — там похоронены мои родители , брат. Но жить там я не смогу. У меня сорвет крышу. А во-вторых, я не смогу общаться с этими выродками, которые ждали «русский мир». Меня или убьют, или посадят. Мы бы хотели заработать денег, купить квартиру в каком-нибудь маленьком городе в Украине и жить спокойно, но после 24 февраля мы уже не строим планов. Мы каждое утро просыпаемся и за это благодарим бога. В тепле, не голодные — больше нам уже не нужно.
Дом Гусаков после российской бомбардировки. Источник: Личный архив семьи ГусаковЕП: Наверное , очень сложно раз за разом рассказывать о том, что вы пережили.
Ольга: Да , но мы готовы об этом кричать, чтобы этот кошмар не пришел в другие страны. Россию нужно остановить. Мы хотим, чтобы весь мир знал: россияне — преступники. Мы хотим, чтобы им даже не давали права говорить.
Олег: Оставить их там за забором , пусть живут в своем мире и пожирают друг друга.
Ольга: Очень хочется , чтобы Путина, Лаврова и всю их банду судили в Гааге. А потом — чтобы их отдали украинцам. Мы бы их порвали на части. В Мариуполе нет ни одной семьи, которая бы не пережила какой-то ужас или не потеряла кого-то из родных. Россияне должны за это ответить.
Перевод с украинского Валентины Чубаровой
