2005 год, 9 мая. Красная площадь. Традиционный военный парад по случаю Дня Победы. Пик дипломатических возможностей путинской России. Вместе с Владимиром Путиным за марширующими солдатами наблюдают лидеры почти всех стран, сегодня входящих в G7: президенты США Джордж Буш и Франции Жак Ширак, канцлер Германии Герхард Шредер, премьеры Италии Сильвио Берлускони и Японии Дзюнъитиро Коидзуми. «Освобождение Европы и битва за Берлин увенчали победы Красной армии в войне», — Путин в своей речи повторил известный много лет догмат исторической политики СССР, который впоследствии переняла Россия. Однако было ошибкой полагать, что борьба завершена.

Жак Ширак, Людмила и Владимир Путины, Джордж Буш-младший и Лора Буш. Москва, парад 9 мая 2005 года. Источник: Википедия

В тот же день на специальной встрече с ветеранами в Кремлевском дворце президент России подчеркнул, что фашистская идеология по-прежнему угрожает цивилизованному миру: к ней обращаются как террористы, так и экстремисты. В 2007 году Москва объявила фашистами эстонцев, которые перенесли статую Бронзового солдата из центра Таллина. Сегодня очередь украинцев, защищающих независимость и территориальную целостность своей страны, которую, согласно пропаганде Кремля, россияне должны освободить — по примеру своих дедов и прадедов.

Победоносная война 1941–1945 годов способствует усилению российского шовинизма. Москва пытается возродить воображаемую и во многом созданную советской культурой 1960-х и 1970-х годов атмосферу, где красноармейца — на смену которому пришел российский солдат — встречали цветами как спасителя европейских народов. В устах пропагандистов история звучит складно, однако, если вдуматься, она оказывается кривым зеркалом, искажающим исторические реалии. Так является ли фундаментальное для нынешней для российской исторической политики утверждение о том, что Красная армия освободила Европу от фашизма, действительно близким к тому, что говорит нам историческая наука?

«Архивраги» Кремля

Если в СССР коммунистические лидеры, как правило, называли своего смертельного врага 1941–1945 годов одним именем, то сегодня в словаре исторических противников России наряду с «фашистами» мы обнаруживаем и «нацистов». Последние прочно закрепились там под влиянием поверхностной вестернизации России после 1991 года и отказа от коммунистической идеологии. В западной политической культуре и науке, особенно после 1945 года, в стремлении точно описать действительность было проведено различие между этими двумя родственными, но все же различными движениями.

В СССР, однако, язык выполнял иную функцию: он должен был мобилизовать общество на реализацию указанных властью целей, а также навязывать гражданам этическую оценку данного явления.

Само значение слова было неважно — главным оставалось, как указывает филолог и историк литературы Михал Гловинский, четкое проведение границ и разделение реалий на «мы — вы», «прогрессивное — реакционное», «хорошее — плохое». Как же функционировало слово «фашизм» в СССР и как оно функционирует в России?

В первые годы после прихода к власти большевиков их архиврагами, как сказал бы Ленин, были белогвардейцы, контрреволюционеры, буржуазия и монархисты. Перемена произошла после окончания гражданской войны, образования СССР и укрепления в стране большевистской власти. По времени это совпало с захватом Рима Бенито Муссолини в октябре 1922 года. Муссолини, отчасти вышедший из социалистического движения, в XIX веке повсеместно отождествлявшегося с революцией, воплотил идею, которая в риторике советских лидеров и словарных статей вскоре превратилась в величайшее зло.

На XIII пленуме Исполкома Коминтерна, проходившем в ноябре 1933 года, фашизм был назван «открытой террористической диктатурой наиболее реакционных, наиболее шовинистических и наиболее империалистических элементов финансового капитала». Более точными были авторы статьи, помещенной в Большой советской энциклопедии (I издание, 1936 год): «Это новая система политики реакционной буржуазии в условиях всеобщего кризиса капитализма, имеющая место во всех капиталистических странах тенденция». Суть содержалась в кратком утверждении: «Фашизм — это война». Мир олицетворялся, конечно же, коммунизмом.

Итак, что же узнавали читатели советских газет, стенограмм партийных съездов, справочников? Что за фашизмом стоит финансовый капитал и его возникновение является проявлением глубокого кризиса парламентской демократии, главным бенефициаром которой была буржуазия. А та, в страхе перед революционным движением, все чаще обращалась к террору как инструменту политики. Так возник фашизм.

Читайте также

Почему Польша не празднует День победы

Что принесла Польше Красная армия в 1945 году.

Победить фашистов

Фашизм, однако, имел свои градации. Архиврагом Кремль считал «фашизм германского типа», характерной чертой которого была «необузданная агрессия в отношении других народов и стран». Особенно интересно то, что отвергалась самоидентификация, присущая членам гитлеровской партии, которые сами себя называли все-таки национал-социалистами. Членам ВКП(б) бросалось в глаза слово «социализм», которое, естественно, было зарезервировано для движений, признаваемых ими революционными, то есть отвергающими национальную солидарность и заменяющими ее классовой. Это была главная причина, по которой пропагандистский коммунистический словарь избегал слова «нацисты». Таким образом игнорировался ключевой общий элемент — на что обращали внимание исследователи — нацистского, фашистского и коммунистического движения. Их объединяла убежденность в том, от чьего имени они хотели высказываться: от имени рабочего, который, в зависимости от системы, идентифицировал себя в национальных либо классовых категориях. Игнорирование это, конечно, основывалось на предположении, что если язык должен выполнять функцию мобилизации против кого-то, то мы не должны, говорили большевики, иметь с этим кем-то ничего общего.

Эта словесная эквилибристика, сдобренная марксистско-ленинским соусом, имела, конечно же, второстепенное значение по сравнению с главной целью: мобилизацией советского общества и коммунистических политиков, симпатизирующих СССР за его пределами. Цель до 1939 года ставилась одна: победить фашистов. Это послужило одной из причин организации народных фронтов, то есть союза европейских коммунистических партий с либералами, социал-демократами.

Подчинение языка и ценностей, второстепенность семантики по отношению к политическим целям, поставленным партией, пожалуй, лучше всего демонстрирует тот факт, что архивраг — фашизм — после подписания пакта Молотова–Риббентропа 23 августа 1939 года, почти на два года исчез с первых полос газет. Еще 1 мая 1939 года «Правда», публикуя лозунги, которые рабочим следовало написать на транспарантах, печатала: «Расширяйте и укрепляйте народный фронт борьбы против фашизма, против войны!» В то же время, между сентябрем 1939 и июнем 1941 года, как показал исследователь Антон Позняковский, слово «фашизм» почти перестало появляться в текстах главной советской газеты.

Инструментализация понятия

Архивраг, однако, вернулся после 22 июня 1941 года. Вермахт удалось остановить под Москвой, и, по мере того как продвигалось контрнаступление, у советского руководства росла уверенность в себе. Вместе с ней, еще до капитуляции Третьего рейха, появилась формулировка «Красная армия спасла Европу от фашизма». Одним из первых ее озвучил осенью 1944 года Иосиф Сталин на собрании Московского Совета депутатов: «Ныне все признают, что советский народ своей самоотверженной борьбой спас цивилизацию Европы от фашистских погромщиков». И хотя генеральный секретарь ВКП(б) не отмечал 9 мая с таким размахом, как это делается сегодня, он, несомненно, свято верил в истинность этих слов. 21 год спустя, когда День Победы стал в СССР выходным днем, маршал Родион Малиновский на страницах «Правды» многократно повторял цитату. Однако он добавил кое-что еще, что оскорбило лидеров стран Западной Европы и послужило причиной того, что их послы не появились на торжествах. Министр обороны СССР, подобно авторам Большой советской энциклопедии до войны, намекал на то, что западные общества вновь переживают кризис и финансовый капитал, инвестированный в ФРГ, приведет к тому, что империализм под знаком фашизма опять двинется на завоевания.

Сегодня исследователи сходятся во мнении, что не было единого фашизма, как долгие годы утверждала советская пропаганда, ставя в один ряд Муссолини, Гитлера и Франко.

Существовали фашизмы, самой кровавой разновидностью которых был нацизм, и поэтому он заслуживает особого внимания. Даже такие ученые как Ренцо де Феличе или Карл Брахер, подчеркивавшие, что между нацизмом и фашизмом больше различий, чем сходства, соглашались с тем, что у них есть нечто общее — сильный лидер, ненависть к парламентской форме правления и склонность к применению силы.

Таким образом, Красная армия действительно сражалась против одной из разновидностей фашизма. Однако лидеры СССР опасались называть его подлинным именем, поскольку в нем содержалось слово «социализм», с которым идентифицировали себя сами коммунисты. Качественное изменение произошло с распадом коммунистической партии после 1991 года, когда как синоним «фашизма» стало использоваться понятие «нацизм». Но это не изменило политической инструментализации терминов: Кремль, подобно коммунистам много лет назад, употребляет их как синонимы для обозначения врагов. Независимо от того, имеют ли эти страны или лица какое-либо отношение к фашизму.

Читайте также

Окончание Второй мировой войны в исторической памяти поляков

Как польское общество воспринимает войну.

Освобождение

Со вторым важным элементом мифа, касающемся итогов победы СССР во Второй мировой войне, все гораздо проще, чем с понятием «фашизм». После обретения независимости странами-сателлитами СССР и его республиками слово «освобождение» стало одним из самых оспариваемых в ответах на вопрос о результате Второй мировой войны. Разногласие не было вызвано неоднозначностью, зигзагами в определениях, присущими академическим дебатам в случае фашизма. Внимание фокусировалось на самой банальной вещи: классическое определение слова «освобождение». Согласно Словарю польского языка, оно означает «вернуть свободу, независимость». Похожее значение приведено в русском Словаре Ожегова: глагол «освободить» он определяет как «сделать свободным».

Если эти определения приложить к реалиям 1944–1945 годов, то на уровне эмоций, испытанных многими (насколько многими?) гражданами бывшей Второй Речи Посполитой, приход Красной армии в первый момент воспринимался как возвращение свободы. «Кто угодно, лишь бы не немцы», — можно было нередко услышать и прочитать в воспоминаниях, написанных в то время по следам событий.

Почти пятилетняя оккупация, опыт террора, облав и казней, жизнь под страхом смерти привели к тому, что ощущение свободы стало неполным.

И важнее, наверное, то, что оно сопоставлялось с опытом 1939–1945 годов. Никто не задумывался о словарных определениях. В письме, написанным жителем Лодзи в январе 1945 года, есть такой фрагмент: «Мы спасены из жестокого рабства и уже сбросили кандалы, цепь немецкого рабства».

Этот переломный, краткий и мимолетный момент — уход немцев и ощущение свободы с приходом Красной армии, иллюзорное и относительное — запечатлелся в памяти многих поляков. Однако, чем больше времени проходило с первых дней после прихода сталинских солдат, тем больше эти эмоции вытесняла хладнокровная оценка. Ее суть точнее всего выражена в словах венгерского писателя Шандора Мараи. Он написал, что красноармейцы никому не могли принести свободу, потому что сами ее не имели. Опыт репрессий и подавление Сталиным любых попыток создания демократических государств на территории Центральной и Восточной Европы стали лучшим подтверждением этих слов.

Красная армия не освободила. С Красной армией пришла иллюзия освобождения. Иллюзия, которая распространилась не на всю Европу — как заверял Сталин, а сегодня делает Путин. Она ограничивалась территорией от Триеста на Адриатике до Щецина на Балтике.

Слова

Одна из острот Декарта, записанная им в «Правилах для руководства ума», звучала так: чтобы избежать недоразумений в беседе, следует сначала определить, что мы понимаем под данным словом. Однако французский философ не оставил совета, что делать в случае, если одна из сторон в этом не заинтересована.

СССР не желал пересматривать свой исторический миф таким образом, чтобы он не только учитывал стремление передать словами действительность такой, какая она есть, но и принимал во внимание обязательства, под которыми Сталин поставил подпись в Ялте в феврале 1945 года. А обязательства включали проведение в Польше свободных и справедливых выборов, что соответствовало звучавшему отовсюду слову «освобождение».

Россия также не готова к переформулированию мифа, унаследованного от предыдущей эпохи. Мифа, который служит, прежде всего, для самолечения. Ведь величайшее зло в истории человечества — нацизм — не могло быть побеждено другим злом ценой более 20 миллионов человеческих жизней, принесенных в жертву во имя него. Кроме того, аргументами Второй мировой войны Москва убеждает общественное мнение — и прежде всего западные страны — в необходимости признать ее особую роль на международной арене. Другими словами, значение имеют исторические заслуги, а любая рефлексия, корректирующая их в соответствии с историческими исследованиями, воспринимается как подрыв текущей политической позиции России. И наконец: если бы лидеры России и большинство населения признали, что война 1941–1945 годов не была освободительной для стран Центральной и Восточной Европы, смог бы сегодня Тигран Кеосаян, один из кремлевских пропагандистов и муж главы Russia Today Маргариты Симоньян, мобилизовать в своей телепрограмме поддержку агрессии в Украине с помощью псевдошантажа, утверждая, что те россияне, которые выступают с лозунгом «Нет войне!», тем самым говорят «нет» Великой Отечественной войне?

Перевод Сергея Лукина