Евгений Климакин: Настя , что тебя радует?

Настя Станко: Мой сын. Он родился 1 января 2021 года — легко подсчитывать возраст. Вчера муж прислал видео , как сын ест кукурузу — раньше он этого еще не умел. Меня радует освобождение населенных пунктов, радует, что люди, долго за них боровшиеся, живы и могут попасть, например, в Изюм. Меня радуют люди, которых удалось спасти.

ЕК: Ты была в деоккупированном Изюме , причем одной из первых среди журналистов. Мы все видели фотографии — расскажи о том, чего они не передают: запахи, настроения, эмоции.

НС: В тот день , когда в сосновом лесу под Изюмом начали раскапывать могилы, дождь шел не переставая. Иногда он переходил в ливень. Везде стоял трупный запах, просто повсюду. Грязь липла к ногам, мы буквально увязали в ней. Дождь стекал по людям, по лицам. Некоторые из тех, кто участвовал в раскопках, плакали. В первый день выкопали взрослых мужчин. Позже стали находить и детей. У двоих военных мы видели связанные сзади руки. Один гражданский был с веревкой на шее и тоже со связанными руками.

ЕК: Твое воображение что-то дорисовывало?

НС: Я думала о том , что могло произойти с этими людьми. Их связали после смерти или вначале связали, а потом убивали? Все найденные и выкопанные там люди погибли не своей смертью.

ЕК: После 24 февраля ты рассматривала вариант выезда из Украины?

НС: Нет. За пределами Украины мне еще страшнее. Героиня одного из моих репортажей — врач , украинка. Она много лет прожила в Австрии, была замужем за австрийцем, все у нее в жизни было хорошо… А когда РФ напала на Украину, она поехала волонтером в первый добровольческий медицинский госпиталь имени Пирогова. Мы общались в Славянске. Кругом бомбы падают, а она говорит: «Здесь мне спокойнее. В Вене я сходила с ума , казалось, что в Украине все рухнуло. А тут я хоть и в эпицентре, но вижу ситуацию, понимаю ее, могу оценить».

Мне было бы очень плохо за границей , тем более что издалека трудно понять ситуацию. Я искренне сочувствую всем своим согражданкам с детьми: не представляю, как бы я с маленьким ребенком скиталась по миру. Все-таки мне легче со своими — с украинцами, в Украине.

ЕК: Ты упомянула о сыне. Думаю , ты в связи со своей работой часто слышишь от разных людей: а зачем тебе это? как ты можешь бросать ребенка?

НС: С одной стороны , это некорректные вопросы, с другой — они правильные. Я тоже их себе задаю. Иногда я думаю, что ехать на фронт — это безответственно. А если со мной что-нибудь случится? Как бы там ни было, хороший репортаж не стоит ничьей жизни. Но ведь у военных тоже есть дети, а они все равно продолжают воевать. Вот и я делаю свою работу.

Но вообще , знаешь, это еще и эгоизм. Неправдой было бы говорить, будто мы едем на фронт только ради исполнения своего святого долга — доносить до людей информацию... Это так, но я там прежде всего потому, что мне хочется там быть. Мне хочется находиться рядом с этими людьми, хочется ощущать то, что испытывают они.

Страна переживает что-то невероятное — как плохое , так и хорошее, как грустное, так и счастливое. Я не хочу это упустить. Я просто чувствую, что я там, где должна быть. Это звучит странно, но мне комфортно на фронте. Очень некомфортно и очень комфортно одновременно.

ЕК: Но звучит это страшно: на войне мне комфортно.

НС: Там испытываешь сильные эмоции. В одном из репортажей мы писали об обычном полицейском , поехавшем в серую зону, чтобы вывезти раненого парня, гражданского, которого уже пять дней никто не хотел вывозить. Врачи сказали, что, если бы в тот день парня не довезли до них, он бы умер. Полицейский не должен был этого делать, никто его об этом не просил, но он просто взял и сделал. И вот я стою, смотрю на него: ну, обычный человек, с Донбасса, из Горловки. А на самом деле он — герой, рискнувший жизнью, чтобы спасти человека. Стою и плачу, он плачет, мама спасенного плачет... А я думаю: как круто быть рядом и все это видеть, как круто жить с ним в одно время.

ЕК: Твои репортажи на ютубе набирают миллионные просмотры. Случается так , что ты публикуешь репортаж, а герой уже погиб?

НС: С двумя предпоследними репортажами с юга , к сожалению, так и было. Мы общались с одним капелланом, потом началось контрнаступление украинской армии на юге и он погиб. Умер, но накрыл собой нескольких воинов, защитив их от осколков. Другой парень, Святослав — родом из Крыма, с 2014 года там не жил. Он, среди прочего, рассказал на камеру, что хочет вернуться в украинский Крым. Святослав погиб при штурме российских позиций, ему было 32 года. И в Крым он уже не вернется.

Каждая история наших побед , наступлений — это еще и история смертей. Мы постоянно отслеживаем на карте смену линии фронта, но нельзя забывать, что за ними стоят ежедневно погибающие люди. Ежедневно.

ЕК: Во время войны твое отношение к смерти изменилось?

НС: К смерти нужно относиться проще. К сожалению , для многих украинцев, не только для военных, смерть стала чем-то будничным. Рано или поздно мы все умрем, а на войне можно это сделать еще и с пользой. На самом деле на войне умирать не так страшно, ведь ты знаешь, за что гибнешь и что в этом есть смысл. Но мой муж с таким мнением не согласен. Он говорит, что все это глупости, что жизнь важнее, что она бесценна. И мы постоянно спорим по этому поводу. Но большинство военных, с которыми я говорила, считают, что умереть на войне — это нормально.

Вот в июне погиб Роман Ратушный , очень известный украинский активист. 24-летний человек перед смертью написал завещание, в котором указал, кому перечислить его деньги. Он передал часть сбережений на культуру, в частности капелле бандуристов, а часть — на медиа. Понимаешь, настолько молодой человек написал свое завещание очень скрупулезно.

ЕК: Как бы ты хотела отметить победу в войне?

НС: В Крыму. В 2012-м я ездила туда на мыс Айя под Севастополем. Там очень классно , я скучаю по этим местам. Тогда там не было отелей, только кемпинги. Помню, нас вез на лодке мужчина с российским паспортом. И там были люди, которые любили Россию (наверное, они до сих пор ее любят). Меня это невероятно раздражало.

Знаешь , я восемь лет не думала о возвращении в Крым, потому что не верила, что это возможно. А сейчас начала верить. Недавно я попала в смешную ситуацию. Мне делали операцию на носу — он когда-то был сломан, и я решила, что нужно его подлечить, поскольку плохо дышала. И вот анестезиолог вводит меня в наркоз и говорит: «Подумайте о чем-нибудь классном, будто вы на Багамах, на пляже». Я, полусонная, ему: «Какие Багамы? Я не хочу на Багамы!» Он: «А куда вы хотите?» Отвечаю: «Ну, в Крым». И на этом заснула.

Перевод с украинского Ии Кивы

Интервью было записано в рамках проекта Института репортажа «Моменты».